Великая черенковая революция.


...Однако через короткое время мне пришлось признать, что все мои указы ни к чему не привели. Пришлось опять собирать государственных людей в одну кучу.

- Ну что, - говорю им, - ребята, что-то я не вижу никакой революции. Вы или просто небрежно работаете, или сознательно саботируете мои указания. Не знаю, куда смотрят наши силовые ведомства.

И прямо перед собой вижу: сидит такой полный, мордатый, явно никакой диеты не соблюдающий субъект в генерал-полицейской форме, щеки лежат на погонах, сколько там звезд, не видно. Однако сидит, слушает меня внимательно.

- Вы, - говорю, - дядя, кем будете?

- Разрешите доложить, министр внутренних дел Поплевкин.

- Отлично, Поплевкин. Вы-то.

- К вашим услугам, - говорит, - Ваше Вашество Иван Иваныч. Прикажете арестовать Думу? - Он потянулся рукой к висящему на заднице пистолету.

- Хорошо бы, - остановил я его. - Но если всю Думу арестовать, народ будет так доволен, что никакой революции от него еще лет семьдесят не дождешься. А вот ваше ведомство - что оно сделало для того, чтобы вызвать народное недовольство?

Задумался.

- Вообще говоря, кое-что делаем. Есть достижения по части нарушения прав человека! (.)

- Производим незаконные задержания? Применяем недозволенные методы ведения дознания?

- Незаконные - это что? Пытки, что ли?

- Так точно.

- Какие именно?

- Да самые, как говорится, стандартные.

- А конкретно?

- Конкретно бывают разные. Магазин, ласточка, звонок Перлигосу, свет в конце тоннеля.

- И как они выглядят?

- По-разному. Магазин - это когда вам. то есть не вам, а кому-то натягивают на голову полиэтиленовый пакет, и вы. то есть, извиняюсь, не вы, а он от удушения теряет сознание. Ласточка, когда руки сзади привязывают к ногам, звонок Перлигосу - это пытка током через старый телефонный аппарат, такой, знаете, с ручками. Его крутят, и чем быстрее, тем сильнее ток. Очень хорошо действует.

- Так, - сказал я. - И свет в конце тоннеля?

- Вот это самый надежный способ. Проктологический.

- Какой?

- Ну вот вы, допустим, задержанный, и вам, извиняюсь, в задний проходик. То есть, извиняюсь, не вам, а задержанному в зад всовывается какой-нибудь продолговатый предмет круглого сечения. Помните, в городе Казани, с целью получения от задержанного нужных признательных показаний, в задний проход была введена бутылка из-под шампанского, отчего он скончался.

- И это, - предположил я в вопросительной форме, - конечно, вызвало возмущение широких народных масс?

- К сожалению, нет, - вздохнул министр, - возмущался только, пока был жив, сам испытуемый. Но вскоре не выдержал такого, как он выразился, издевательства и умер с целью нанесения вреда имиджу нашей полиции.

- То, что умер, это нехорошо. Нам нужны граждане не мертвые, а живые, возмущенные, охваченные революционным порывом. Были еще подобные инциденты?

- Были, но не с бутылкой, а с черенком лопаты. Пять лет назад в Томске один сержант, будучи сильно огорчен размолвкой с супругой, ввел привязанному к топчану местному журналисту в то же место черенок от штыковой лопаты.

- И что же?

- К сожалению, испытуемый также скончался.

- И Томске не было массового восстания?

- Было, ваше высокородие. Человек пятнадцать, не меньше, родственники и коллеги пострадавшего выразили решительный протест, требовали тщательного расследования.

- Вот что, министр. Вашу работу я признаю неудовлетворительной. Ну что сделал этот ваш полицейский? И человека зазря угробил, и протеста настоящего не вызвал.

- Извините, Ваше Великовеличество, позвольте выразить мнение. Дело не в полиции. Мы стараемся, но народ - никак он не хочет протестовать за кого-то. Наши люди способны бороться только каждый сам за себя, да и то.

Я выдержал паузу, подумал немного, и меня осенила блестящая идея.

- Что ж, - сказал я, - если мы не можем достичь массового недовольства путем работы с индивидуумами, то надо подумать, как через задний проход дойти до сознания каждого гражданина. Как, министр, думаете это возможно?

Я видел, как у министра заблестели глаза, когда в мозгу его начала проворачиваться операция: закупить сто сорок миллионов бутылок французского шампанского, содержимое продать на разлив, а пустые бутылки.

- Нет, - прервал я его размышления, - закупать шампанское не будем. А вот черенки.

Я нашел глазами министра лесной и деревообрабатывающей промышленности, вижу, и у него глаз загорелся, а в уме запрыгали цифры. Он уже представил себе, как выставит государству счет. Поскольку в рублях он считать не привык, он мысленно оценил черенки по двадцать долларов за штуку. Если получить двадцать долларов за штуку, а потратить два и умножить разницу в восемнадцать долларов на сто сорок шесть миллионов. - и он представил себе виллу в Майами с бассейном, с "Кадиллаком" в гараже, вертолетом на крыше и яхтой длиной метров сто семьдесят у собственного причала. В этот момент он встретился взглядом со мной, и вилла в его воображении уменьшилась до размеров большой квартиры, "Кадиллак" в гараже остался, яхту заменил четырехместный катер, а вертолет с крыши сдуло ветром. Министр напрягся, чтобы прочитать мои возможные мысли по этому поводу, и вместо квартиры в Майями разглядел СИЗО в Лефортове, камеру, полную уголовников, и свое место на полу у параши.

Тут я вовсе опустил его на землю, телепатически сообщив, что камеры в СИЗО он может избежать: если заранее согласится, что простой черенок при массовом производстве никак не может стоить больше полутора долларов, каковые и будут немедленно перечислены на счет министерства.

(продолжение в комментах)

• 
• 
•